Деми настороженно покачал головой.
— Никаких писем до нас не доходило. Я сам решился отправиться в путь по неотложному делу.
— Голубиная почта. — вздохнул мессир Ружеро. — В это время года она не надежна. Должен вам сказать, вы отважный человек, сир, раз решили пересечь воды Мальдогаранского пролива в такую погоду.
— Приятно слышать похвалу от командующего лучшим флотом на южном побережье Гранара. — сдержанно улыбнулся Деми. — Но все же, о чем вы писали?
— Не стоит ли нам перейти в обеденный покой? — Мессир Ружеро широким жестом пригласил гостя следовать за ним.
В просторной комнате второго этажа, где они оказались, было тепло от жарко пылавшего камина, по фаррадской моде забранного прозрачным слюдяным экраном. Вдоль стен стояли громоздкие поставцы черного дерева с редкой красоты перламутровой посудой в серебре. Стол был накрыт на двоих, и в эту зимнюю пору Харвей увидел перед собой овощи и свежие пучки зелени. Кроме того, на золотых чеканных блюдах красовалась не только рыба, приличествовавшая дням Великого поста, но и дразнящие аппетит куски запеченного с морковью и чесноком мяса.
Заметив его взгляд, губернатор кивнул.
— Да, сир, мы не постимся.
— Понимаю. — протянул Деми, с явным сожалением накладывая себе на широкий ломоть ячменного хлеба соленый осетровый хрящ, вместо доброго куска телятины, за который принялся хозяин.
Командор в упор посмотрел на гостя и покачал головой.
— Вряд ли. Нашу жизнь трудно понять. — он оставил мясо в покое и подхватил витой серебряной ложкой несколько оливок. — Мы не безбожники, ваше высочество. Но… мы не постимся.
— Это ваше право. — отрезал консорт, почувствовав вдруг необоримое желание принять на себя самое строгое воздержание до самой Пасхи. — Перейдем к делу. О чем вы нам писали?
Командор заколебался. Кто знает, насколько можно доверять этому человеку? И насколько Хельви доверяет ему? Конечно, перстень и грамоты за него, но все же…
— Если вы опасаетесь говорить, — понимающе кивнул Харвей, — то я начну первым. У вас есть известия о «могильщиках» со знаком саламандры на руке?
Лицо Ружеро д’ Онжерона вытянулось.
— У нас есть. — продолжал Харвей. — Посол короля Беота, погибший недавно в столице, оказался одним из них. Ее величество очень встревожена.
— Еще бы. — вырвалось у командора. — Наше положение не лучше. Не так давно несколько братьев возобновили служения Голове Бафомета в отдаленных пещерах северной части острова. Вы понимаете, сир, что много лет остатки ордена живут в постоянном страхе. — мессир Ружеро повертел в разные сторону круглой головой на толстой шее, словно опасаясь, что и в этой комнате их подстерегает невидимая опасность. — Любой неосторожный шаг может погубить нас. Тем более откровенная ересь.
«Это не ересь, это уже дьяволопоклонничество», — подумал Харвей, но вслух сказал:
— Вы арестовали их?
— Конечно, сир. — кивнул губернатор. — На Мальдоре мало что удается скрыть. Все еретики были схвачены, но, — он замялся, — уже на следующий день они оказались мертвы. Мы осмотрели тела, и, поверьте, ваше высочество, орденская медицина ничем не уступает фаррадской. Никаких признаков отравления или насильственной смерти, зато на запястье у каждого красовался проклятый знак. Совсем свежие татуировки.
— Это были ваши рыцари или кто-то из недавно переселившихся? — уточнил консорт.
— Мальдор — закрытый остров. — покачал головой командор. — Здесь нет переселенцев. Это наши браться, которых я, например, знаю много лет и могу поклясться, что раньше саламандры на руках у них не было. Они стали «могильщиками» совсем недавно. По чьему-то наущению. Летом нас посещает много купцов из разных стран, среди них легко могли затеряться эмиссары «могильщиков». И что еще странно, — Ружеро заколебался, стоит ли говорить консорту о своих сомнениях, но потом решил, что, раз начав, не стоит останавливаться на полпути. — Удивительно то, что все это были братья низких посвящений, которые не знали и не могли знать, как именно вести службу Голове Бафомета. Но дело было обставлено в точности по внутреннему канону ордена. Уж не научил ли их кто-нибудь, владеющий тайной? И не связано ли их членство в «могильщиках» с внезапно появившимися знаниями самых сокровенных обрядов? Об этом я и написал королеве, прося совета, как быть дальше? Святая Роза услышала мои молитвы, и вы приехали.
Харвей никак не хотел бы обнадеживать командора в деле, которое с каждым новым витком становилось все сложнее.
— Будем думать сообща. — сказал он. — А теперь, дражайший мессир Ружеро, я готов, ради облегчения вашего сердца, слегка нарушить пост и попросить у вас вина.
Командор с радушием доброго хозяина одобрил желание гостя и приказал прислуживавшим пажам подать к столу красного выдержанного мальдорского. Темное, несладкое вино отдавало лавром и дубом. Оно сразу ударяло в голову, согревало тело и расслабляло мышцы. Командор наполнил кубки и поднял тост за здоровье королевы и благополучное разрешение от бремени долгожданным наследником гранарского престола. Харвей не мог не поддержать эту идею.
Осушив по три кубка, собеседники несколько оттаяли от своих опасений, и Деми решил, что пора задать хозяину мучивший его вопрос.
— Простите мне мою бестактность, мессир Ружеро, — начал он, — но не могли бы вы рассказать мне о мессире де Монфоре, о котором все при гранарском дворе так любят помолчать.
Губернатор ответил не сразу.
— Видит Бог, вам лучше было бы спросить у королевы. — попытался отнекаться он.
Но Харвей настоял, сославшись на то, что очень не хочет волновать Хельви перед родами. Эта высосанная из пальца причина, как ни странно возымела действие.
— Да, вы правы. — согласился Ружеро. — Едва ли стоит тревожить ее величество тяжелыми воспоминаниями. Если позволите, я закурю.
К удивлению Деми, два пажа внесли в комнату фаррадский бронзовый кальян и поставили его перед командором.
— Роже де Монфор был моим другом. — начал хозяин, беря трубку в рот и полной грудью вдыхая сладковатый аромат незнакомой гостю травы. — Единственным другом. Мы поступили в орден одновременно. Он потом достиг высочайших степеней, а я, — командор снова вдохнул и уже спокойнее продолжал, — я остался на 3-й ступени посвящения, но не смотря на это Монфор продолжал дружить со мной. Мы были очень близки, рассказывали друг другу все. Может быть поэтому я знал несколько больше, чем другие братья нижних градусов. Мы вместе пережили разгром ордена, сидели в подвалах Мон Седура, принесли покаяние, штурмовали Альбуфер, начали здесь заново собирать братьев. Вместе мы не сделали только одного — не взошли на костер. Никогда себе этого не прощу. — мессир Ружеро опустил голову. — Видит Бог, я хотел разделить участь Монфора, но Хельви, простите, ее величество, не позволила. Полагала, раз уж на меня никто не покушается, грешно волочь еще одну голову на плаху! — Н-да, — командор большим глотком втянул в себя дым гашиша.